Сегодня, когда современная книжная индустрия отмечает 25-летний рубеж, в отрасли появилось уже много молодых и энергичных менеджеров. Но, к сожалению, далеко не все помнят, с чего все начиналось, как зарождались советская книжная полиграфия и книжная отрасль. И поэтому для нас особенно ценен разговор с теми, кто стоял у истоков, кто формировал книжное пространство Советского Союза. Сегодняшний гость – Борис Александрович Кузьмин, президент Межрегиональной ассоциации полиграфистов, – человек-эпоха, за плечами которого – история развития советской книжной полиграфии со всеми плюсами и минусами плановой системы хозяйствования.

Начало пути и выбор профессии

– Георгий Гупало: Борис Александрович, как Вы оказались в полиграфической отрасли, почему выбрали эту профессию?

– Борис Кузьмин: Все сложилось спонтанно. Я 1937 года рождения, и моя биография ничем не отличается от биографии детей довоенного поколения, переживших военное детство. Образно говоря, моя жизнь сложилась благодаря солнцу сталинской Конституции.

Дед был крестьянином из подмосковной деревни, выбился в люди и стал управляющим имением. Отец – солдат Первой империалистической, воевал во Франции. Он родился уже в Москве и жил у деда до 1937 года. Потом работал в строительном тресте, получил две комнаты в общей квартире нового дома. По тем временам квартира у нас была оборудована по последнему слову техники: колонка с горячей водой, душ, кафель, газовая плита. И я думал, что так живут все, пока не побывал в бараках, где жили мои одноклассники.

Я учился в «Школе № 1 Московско-Рязанской железной дороги». Мне повезло, что она была ведомственной: ее обеспечение и зарплаты учителей отличались от благ «простых смертных». Обучение велось по программе классической гимназии, и я до сих пор могу цитировать отрывки из классики – прозу и стихи. Я и сейчас опираюсь на великолепную гуманитарную базу, которая была заложена в школьные годы. Больше всего меня интересовали Салтыков-Щедрин, Чехов, Ильф и Петров.

Начиная с 1 класса, родители совершенно не имели забот, связанных с моей учебой. На Новой Басманной улице, рядом со школой, находился Центральный дом культуры железнодорожников. Здесь я проводил почти все время после уроков: делал домашние задания в библиотеке, а потом «зависал» в интереснейших кружках, участвовал в самодеятельности. По вечерам здесь часто показывали фильмы. Все торжественные школьные мероприятия тоже проходили в Доме железнодорожника.

– Светлана Зорина: Когда Вы почувствовали свое призвание?

– Б. К.: Трудно сейчас сказать. Дед по материнской линии был механиком-кузнецом. Я его не застал, но многое знаю о нем со слов бабушки. Он работал на мануфактуре Морозова, обслуживал его фабрики. И все его четыре сына тоже стали механиками. Когда в 1930 году началась коллективизация, дед уехал в Орехово-Зуево и поступил на военный завод. О нем там ходили легенды – такой он был мастер. Все дяди воевали, все вернулись живыми. Все – технари. Старший – главный механик на заводе «КИМ», который потом «Москвичи» делал.

У нас на тот момент имелась самая большая из всей родни жилплощадь, поэтому по праздникам семья собиралась в нашем доме. Отец у меня был директором крупного автокомбината, потом управляющим трестом «Мосавтотранса» и не очень хотел, чтобы я попал в эту сферу деятельности. А муж одной из моих многочисленных теток работал в типографии газеты «Правда». Он и его друзья по работе часто бывали у нас в гостях. В то время технику, в том числе и для типографий, везли составами (из Германии. – Примеч. ред.). Там ее надо было демонтировать, привезти сюда, здесь смонтировать и запустить. И я волей-неволей вникал в эту проблематику, тем более что эти люди приносили с собой массу свежих газет и журналов. Впечатление от запаха типографской краски осталось навсегда.

Б.А. Кузьмин на очередных военных сборах
в дивизии ВДВ (1968 г.)

Но после окончания школы, в 1954 году мой двоюродный брат, аспирант Менделеевского института, посоветовал мне поступать в Московский институт химической технологии – тогда это было очень престижно. В тот год конкурс оказался просто огромным, и я недобрал баллов, поскольку химией не очень увлекался. Тогда дядя-полиграфист посодействовал, чтобы меня взяли на работу учеником слесаря в ремонтный цех типографии газеты «Правда» (благословенное время, когда попасть на работу в типографию можно было только по блату!). Я работал и одновременно посещал вечернюю школу, готовился к поступлению в вуз – но уже в Московский полиграфический институт, так как типография произвела на меня огромное впечатление. В наборном цехе, где мне периодически приходилось быть дежурным слесарем, стояло больше сотни линотипов. Они напоминали оркестр: звуки падающих матриц, набор… А метранпаж (сегодня лишь немногие знают, кто это такой!), как дирижер, всем этим управляет. Вот так я попал в полиграфию. Отработал в типографии всего год, но этот год решил мою судьбу.

В Московском полиграфическом институте учился как псих, до фанатизма, потому что понимал, для чего это все нужно. Закончил институт в 1960 году, сдав все экзамены на 5 и 4. Факультет тогда назывался «механико-машиностроительный». После института работал в Первой образцовой типографии мастером по капитальному ремонту полиграфического оборудования, затем поступил в очную аспирантуру родного института и долгие годы работал в Московском полиграфическом институте, дошел до должности проректора.

«Весь мой путь связан с Полиграфическим институтом»

– С. З.: А как складывалась Ваша карьера дальше?

– Б. К.: Моя карьера – карьера простого советского инженера. Я никогда не работал ни в ЦК, ни в комсомоле, ни в профсоюзах. Весь мой путь был связан с Московским полиграфическим институтом: начинал с ассистента, дошел до доцента, защитил кандидатскую диссертацию, стал деканом, а потом проректором по научной работе. Язык у меня, спасибо школьному образованию, подвешен неплохо, так что я и преподавателем, как говорили, оказался неплохим.

Поражал состав профессуры в то время: просто идеальный, почти все корифеи. Сталин тогда как раз поднял профессорскую зарплату до уровня начальников главков и заместителей министров. Например, в должности декана я был далеко не бедным человеком: ставка доцента – 3200 рублей, как декан я получал еще около 2000 рублей, да еще мы все вели хозрасчетные темы. Таким образом, у меня выходило под 10 тыс. рублей в месяц.

В те годы в вуз пришел самый квалифицированный состав специалистов. Сопромат у нас читал лауреат Ленинской премии, преподавали – сплошь авторы классических учебников. Подготовка на факультете была изумительная. Детали машин преподавал Г. Л. Мазур, который проектировал подъемные механизмы для перевозки скульптуры Мухиной на Парижскую выставку и первые эскалаторы для метрополитена. Вот такой тогда был уровень в Полиграфическом институте.

Профилирующие кафедры возглавляли ведущие специалисты полиграфического машиностроения – профессора Б. А. Мордовин, А. А. Тюрин, П. Я. Розенфельд.

10 августа 1963 года был создан Государственный комитет Совета министров СССР по печати, который должен был объединить под своим руководством все издательства, полиграфические предприятия и книготорговые организации. До конца 1963 года Комитет принял от 48 министерств, госкомитетов и других ведомств множество предприятий, в том числе 62 центральных издательства и 90 полиграфпредприятий. В частности, от Министерства обороны СССР в ведение Комитета перешло издательство «Советское радио». Вместо 62 центральных издательств было создано 36, среди них «Политиздат», «Мысль», «Экономика», «Наука», «Машиностроение», «Металлургия», «Медицина», «Художественная литература», «Мир», «Прогресс», «Книга» и др. Помимо издательств осенью 1963 года в Комитет вошли Всесоюзная книжная палата, Всесоюзный НИИ полиграфической промышленности, Всесоюзное объединение книжной торговли (Союзкнига), Центральная оптовая книжная база, Центральный коллектор научных библиотек, Книжная экспедиция Главиздата и др. В 1963 году общее число работающих в издательствах, типографиях, научно-исследовательских учреждениях и организациях книжной торговли непосредственного подчинения Комитету составило 85,5 тыс. человек, выпуск центральными издательствами книг по номиналу – 283 млн рублей, товарооборот книжной торговли – 400 млн рублей.

– С. З.: Вы долго преподавали в Институте?

– Б. К.: Институт я закончил в 1960‑м, в 1962‑м пришел в аспирантуру, в 1965‑м стал штатным преподавателем. В 1978 году уже был проректором по науке. В том году мне позвонили и пригласили к Б.И. Стукалину, тогдашнему председателю Госкомиздата СССР. Он мне предложил возглавить Главное управление полиграфической промышленности.

Надо сказать, что тогда вуз был очень вовлечен в отрасль. Все диссертации проходили через наши кафедры, поэтому мы знали многих практиков, директоров. Наверное, поэтому меня и пригласили. Я бы, может, и не согласился – я был уже состоявшимся специалистом, в планах стояла защита докторской диссертации, а тут Госкомиздат, представление о котором у меня существовало весьма смутное.

В то время в Полиграфическом институте сложилась сложная обстановка. Умер ректор, на смену которому пришел отставной полковник со сложной биографией. Он преподавал в Артиллерийской академии, занимался статистической математикой. Для подсчета тысяч снарядов это, конечно, подходит, но не для полиграфии, в которой штучное производство, серия машин – максимум 5. В общем, не поладил я с ним, ушел и потом не пожалел.

Госкомиздат и плановое хозяйство страны

– Г. Г.: В 1978 г. Вы возглавили Управление полиграфической промышленности Госкомиздата. В каком виде Вы застали свое ведомство?

– Б. К.: Наше управление занималось распределением ресурсов. Это было производственное подразделение, которое обеспечивало лимиты на полиграфические работы всех издательств и районной прессы СССР. А мой коллега обеспечивал все это бумагой. От нас зависела работа отрасли целиком – ну, кроме партийной печати. Фактически Госкомиздат выступал фондодержателем всего: выделяемой валюты, планов всех заводов на выпуск оборудования и его распределения, всей бумаги и ее распределения и т.д.

– С. З.: И сколько Вы проработали в Госкомиздате?

– Б. К.: В 1985‑м я стал заместителем председателя Госкомиздата, а в 1991 году к нам пришел Полторанин с автоматчиками, и меня вывели с поднятыми руками. Я ведь до сих пор не уволен с государственной службы – не было приказа, записи в трудовой книжке. С 1985 года мы находились в том здании на Страстном бульваре, где сейчас располагается ФАПМК. Мы его тогда отремонтировали, сейчас там, конечно, все обновили. Два года назад отмечалось 50‑летие Госкомиздата, и ФАПМК провело большое исследование, которым занимался В. К. Солоненко. Там вот все очень подробно описано.

Б.А. Кузьмин – заместитель Председателя Госкомиздата СССР (1985 г.)

– С. З.: На какие годы, на Ваш взгляд, пришелся расцвет отечественной полиграфии?

– Б. К.: Развитие полиграфии началось в начале 1960‑х годов, с образования в 1963‑м системы Госкомиздата СССР. Вот тогда из разрозненных ведомственных издательств и полиграфических предприятий создали издательско-полиграфическую отрасль. Несколько позже была образована самостоятельная система управления партийной печатью, куда вошли отдельные издательства и типографии. Но обе эти системы работали в тесной взаимосвязи, так как инфраструктура и ресурсная база у них были едиными.

– Г. Г.: По прошествии времени считаете ли Вы правильным, что Комитет занимался распределением всех благ?

– Б. К.: Эта система существовала вовсе не «от жиру», а по принципу «быть бы живу». И она планово развивалась. Ставились определенные задачи, под них выделялись ресурсы. И мы отвечали за то, чтобы выйти на определенный уровень. Когда я пришел в Госкомиздат в 1978 году, выпуск книжной продукции в СССР составлял 342 млн экземпляров.

– Г. Г.: В конце 80‑х было уже 600 млн.

– Б. К.: Ну, это уже результат развития созданной системы. В 1991 году мы выпускали уже 13 книг на душу населения. Это было массовое производство. А сегодня – только три с половиной.

– С. З.: А какими были средние тиражи?

– Б. К.: Если меньше 50 тыс., типографии даже не разговаривали с издательствами. Но все равно хорошие книжки было трудно достать, за что нас всё время и били. А ведь надо было обеспечивать и библиотеки.

– Г. Г.: И все же, на Ваш взгляд, плановое хозяйство – это хорошо или плохо?

– Б. К.: При той идеологии и организации экономики, в которых жила страна, без плановой системы невозможно было развиваться. В рыночных отношениях тоже огромное количество проблем. Пока у нас рынка еще нет – непонятная система собственности, саморегулирование рынка тоже не создано.

Полиграфия сейчас совсем другая, и причины тому – не в экономике, они более сложные. Мы обслуживаем другие отрасли, и все зависит от спроса-предложения. Вот вы говорите, что тогда книг не хватало. Шло огромное жилищное строительство, кроме хрусталя и книг заполнить полки было нечем. Сейчас полиграфия в глубоком системном кризисе, потому что идет замещение одного продукта другим. Сейчас в метро я, наверное, один с газетой езжу – остальные вооружены гаджетами. Поэтому сложно говорить объективно: читают или нет. Они читают, но с точки зрения печати, – это кризисная ситуация. Поэтому к 1995 году, по сравнению с 1991‑м, тираж книг рухнул в 5 раз, газет и журналов – в 7 раз.

– Г. Г.: Я хорошо помню те времена, когда за «макулатурные книжки» буквально дрались. Почему Советский Союз не мог нас обеспечить несчастными «Тремя мушкетерами»?

– Б. К.: Вот с такими настроениями к нам в Комитет руководителем пришел молодой энергичный секретарь ЦК комсомола Б. Н. Пастухов. Он не понимал: почему мы не можем обеспечить советский народ книжками? И вот он идет в ЦК и пробивает идею нелимитированной открытой подписки. Первым в плане стоял трехтомник Пушкина, потом Маяковский и т.д. И вот по итогам подписки мы должны были напечатать первый том тиражом 15 млн 400 тыс. экземпляров. Это при том, что у нас оставались планы по выпуску всех остальных издательств страны. И возможности увеличения производства бумаги для печати были невелики. Напрягли все типографии. Тогда стали возмущаться издательства, и Пастухов нажил себе в их лице врагов. Они все начали ходить в ЦК жаловаться. Пришлось договариваться с финнами, и те открыли вдоль нашей границы три типографии. Подписные тиражи стали печатать и там. Это было в 1989–1990 годах. А когда в 1991‑м все рухнуло, то получилось, что мы финнов «кинули».

– Г. Г.: Хорошее плановое хозяйство: не смогли рассчитать проект… Нет, я, конечно, понимаю, что планирование должно быть, но Советский Союз потому и рухнул, что все было слишком уж формализовано.

– Б. К.: Просто зашли в тупик. Возможности наращивать производство у нас уже не было, а надо было удовлетворять потребности. А никто не знал, насколько обоснованы эти потребности.

Мы изо всех сил старались выпускать книги, а мощностей и ресурсов не хватало. Экономический механизм не работал, потому что никому в голову не приходило цены на книги поднять и привести систему в сбалансированное состояние. Спрос должен определять предложение. И на этом государство еще больше бы зарабатывало. Самое главное – баланс. Государство должно вмешиваться только там, где это необходимо.

Полиграфия: день сегодняшний

– С. З.: Каковы, на Ваш взгляд, основные проблемы полиграфической отрасли?

– Б. К.: В полиграфии главная проблема – загрузка. Когда начался книжный бум, многие вложили деньги, думали, что заработают, и тут все обвалилось.

– Г. Г.: В чем, по‑Вашему, причина падения рынка?

– Б. К.: Рыба тухнет с головы – раз. Идет полная деградация населения – два. Образование сейчас – полная профанация, это просто преступление – три. Старую систему образования разрушили, а новую не построили. Уничтожили имидж этой сферы. Никто не идет в аспирантуру. Полиграфическую отрасль как систему нельзя разрушать, нужно было ее модернизировать. Все зависит от людей, а подготовка кадров сегодня нарушена. Для нас будущее весьма неопределенно. Сегодня мы полностью импортозависимы.

В 1985 году мы подготовили постановление партии и правительства о развитии полиграфической промышленности и машиностроения. Но началась перестройка, и мы не успели реализовать все планы, заложенные в том постановлении. А оно предполагало строительство двух автоматизированных полиграфкомбинатов. Планировалась модернизация существующих мощностей, развитие заводов. За 5 лет мы поменяли много техники. В 1970 году только 30 % продукции печаталось офсетом, а в 1990‑м – уже 80 %. Это постановление дало большой толчок, но оно было рассчитано на реализацию масштабной программы в течение 10 лет, которых у нас не было. Те, кто потом пришел, всё разбазарили.

Б.А. Кузьмин на открытии торжественного мероприятия,
посвященного 100-летию установки памятника
первопечатнику Ивану Фёдорову (2009 г.)

– Г. Г.: Считаете ли Вы возможным восстановление отрасли сегодня?

– Б. К.: А зачем? Производство книг и газет сокращается. Идет возвращение к ремесленничеству на новой технологической основе. Количество небольших цифровых типографий выросло на 50 %.

Рынок полиграфических работ сильно сегментирован – издательский сектор сокращается, а полиграфическая технология и процессы широко распространяются практических во всех сферах экономической деятельности. Техника позволяет осуществлять печать по требованию. Когда я пришел, у меня только книжных типографий было в подчинении штук 50, а сейчас их по пальцам можно перечесть. И они не загружены. Мы боремся сейчас за то, чтобы прикрыть печать за рубежом, поставить нашу полиграфию в равные условия.

– Г. Г.: Вы считаете, что нужно создать заградительные меры, которые сделают нерентабельным издание за границей?

– Б. К.: Мы хотим остановить демпинг цен тех стран, которые выступают против нас. Мы хотим ввести пошлину, чтобы приравнять условия.

– Г. Г.: Тогда станет выгоднее печатать в России, но это же не заставит наши типографии найти специалистов и улучшить качество?

– Б. К.: Будут конкурировать и совершенствоваться.

– Г. Г.: Но как? В Китае мне качественный альбом могут сделать за 5 долларов. У нас он будет стоить минимум 15–20 долларов.

– Б. К.: К сожалению, да. Не потому, что мы не можем этого сделать. У нас экономика так построена: ничего своего нет. Чтобы напечатать, надо закупить импортное оборудование, материалы, заплатить за них пошлины.

– Г. Г.: У нас еще остались бумажные комбинаты, но у них ужасное качество…

– Б. К.: Эта проблема меня сопровождает многие годы. Технологии в полиграфии развиваются, а исходные материалы не соответствуют качеству. Этой проблемой в советское время мы занимались очень активно. А сейчас мы полностью импортозависимы. Целлюлозно-бумажная промышленность связана не только с полиграфией, производство бумаги и картона для печати – не главную ее часть.

Сейчас «Илим» вложил средства в производство мелованных сортов бумаги, на наш взгляд, без достаточной проработки бизнес-стратегии. Легкомелованную бумагу они уже начали делать, но требуют от правительства заградительных мер, чтобы окупить свое производство, несмотря на качество. И Минпром их поддерживает. Мы три года доказываем, что надо снять пошлины, чтобы дать им время выйти на определенные объемы и быть конкурентоспособными.

– Г. Г.: Как думаете, кто победит?

– Б. К.: Победит дружба между отраслями – мы же взаимозависимы. И процесс этот идет очень давно, с 1995 года. Много велось разговоров, составлялось писем, но все это лежало вне правового поля. Нужно было выполнить исследование, привести факты, расчеты, определить все то, что не способствует развитию отечественного производства. Мы это сделали, и МАП совместно с СБО подали заявку в Минэкономразвития, и вот тогда все завертелось. И крутится уже 10 лет. У бумажников сильное лобби, это экспортная отрасль. Они выпускают 2 млн тонн бумаги в год. Из них 1,5 млн отправляется на экспорт. Мы потребляем меньше 500 тыс. тонн, и потребление все время падает. А в мое время бумаги все время не хватало. Не думал, что доживу до такого времени, когда тиражи книг будут меньше 500 экз.

– С. З.: Какие сейчас стоят задачи перед полиграфической отраслью России?

– Б. К.: Сегодня нам, как и всем, нужны общеэкономические решения, которые позволят развиваться рынку и бизнесу. Полиграфия – зависимая сфера деятельности, у нее разные заказчики со своими специфическими проблемами. Проблемы печатных СМИ и книгоиздания всем уже хорошо известны. Наиболее быстро сейчас развивается в полиграфии производство упаковки и этикетки. Это направление стало конкурентоспособным и претендует на выделение в самостоятельную индустрию. Второе направление – развитие цифровых полиграфических производств в самых различных сферах и отраслях.

– С. З.: Каким бы Вы хотели видеть будущее российской полиграфии?

– Б. К.: Направление уже примерно ясно. Развитие крупных комплексов неперспективно. Такие масштабы выпуска будут не нужны. В будущем нас ждут децентрализация и развитие печати на местах. Это будет эффективно и доступно. Поменяется вся система распространения печатной продукции.

– С. З.: Межрегиональной ассоциации полиграфистов в этом году исполняется 20 лет. Насколько она способна сегодня отстаивать интересы отрасли?

– Б. К.: В те годы, когда создавалась ассоциация, полиграфия была на подъеме, существовал сильный кадровый состав, шли новая жизнь и новые проблемы, решение которых нуждалось в консолидации усилий. Сейчас в полиграфии рынок очень сегментирован, нет общей технической политики, общей инфраструктуры, подготовки кадров. И интересы бизнеса у каждого свои. На очереди – новые формы профессиональных организаций.

– Г. Г.: Вот ключевая проблема. Нужен комплексный подход к решению проблем отрасли.

– Б. К.: Конечно, остаются вопросы развития профессионального бизнеса в общеотраслевом понимании: необходимо поддерживать подготовку кадров, инфраструктуру, которую мы разрушили, а новую не создали. За что ни возьмись, советское разрушено, а рыночные механизмы не запущены. Сейчас вообще непонятно, как полиграфия работает. Нет ни одного стандарта, живем по понятиям. За рубежом существуют мощные ассоциации, которые в состоянии содержать научные центры. У нас пока такого понимания нет. К сожалению, нет его в нашем профессиональном сообществе. МАП пытается решать отдельные проблемы, и если что‑то удается, то не благодаря пониманию бизнес-сообщества, а в результате поддержки Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Я думаю, что это понимание придет вместе с необходимостью создания действенных саморегулирующих организаций по секторам сложившегося полиграфического рынка.

«Свободного времени у меня не бывает»

– С. З.: Борис Александрович, у Вас счастливая судьба, Вы состоявшийся человек в своей профессии.

– Б. К.: Да, я только сожалею, что со мной и полиграфия уйдет в том виде, в каком была; другую я не увижу.

– С. З.: Что Вы больше всего цените в людях, какими качествами дорожите?

– Б. К.: Честность, порядочность, умение дружить. Я люблю, когда собираются друзья, люблю с ними посидеть, поговорить. Все сложнее становится поддерживать эти отношения, все меньше остается друзей.

– С. З.: Как любите проводить свободное время?

– Б. К.: Свободного времени у меня не бывает. За советское время собрал библиотеку, книги читаю всё реже, обычно по ночам на даче. Очень много работы, много дел, которые нужно организационно поддерживать, много пишу – доклады, отчеты, статьи. Не хватает времени на освоение потока профессиональной информации.

– С. З.: А отпуск?

– Б. К.: В отпуске был в позапрошлом году только. И пока не хочется. Я не умею праздно проводить время. В санатории, если нет работы, я с ума схожу. В этом у нас с женой расхождения.

– С. З.: Внуков воспитываете?

– Б. К.: Нет, они нас воспитывают.

– С. З.: У вас крепкая семья?

– Б. К.: Золотую свадьбу уже отыграли в прошлом году. Дочь закончила факультет журналистики, редакторское отделение МГУ. Попробовала писать книги из цикла «Жизнь замечательных людей». Внучка учится на юридическом факультете, но сама вся поглощена дизайном.

Б.А. Кузьмин на открытии Международной выставки
«ПолиграфБумМаш» (1989 г.) в Сокольниках

– С. З.: Ходите в театр, кино?

– Б. К.: Давно уже никуда не ходил. Я даже фильмы смотреть не могу, особенно когда показывают наше время (50–60‑е годы. – Примеч. ред.) – вранье сплошное. Про войну тоже. Творческий состав уже мыслит по‑голливудски. И по‑голливудски всех одевают. Я вышел из поколения стиляг, помню, как тогда одевались. Кроме сухого вина, ничего не пили. А сейчас показывают, что все стиляги были чуть ли не уголовники.

– С. З.: А какую музыку любите?

– Б. К.: Я люблю советские песни, немного шансон. Оперу люблю.

– Г. Г.: Кстати, про оперу. Вы считаете правильно, что Церковь вмешалась в театральную постановку в Новосибирске?

– Б. К.: Вы меня не спрашивайте, я атеист. Я вне себя от того, что творится. Этот церковный бизнес просто шокирует. Я с ужасом смотрю на молодежь, которая молится. Я не понимаю, как в XXI веке можно так оболванить народ. Ведь недаром обвиняют нашу Церковь, что она неизвестно во что превратила русский народ. Учила, что не нужно за себя бороться, только надеяться на бога и на царя.

– Г. Г.: Патриарх у нас уже про бога и не вспоминает, только про царя говорит.

– Б. К.: Это ужасно.

– С. З.: Сейчас что читаете?

– Б. К.: Читаю только на даче, сейчас у меня работы выше крыши. По работе приходится читать очень много. И писать много.

– С. З.: А какие любимые книги, авторы?

– Б. К.: Я люблю классику: Чехова, Лескова, Куприна. Когда тяжело на душе, хорошо почитать Некрасова. Зарубежные детективы, если надо абстрагироваться. Из современных авторов нравится Поляков.

– С. З.: А есть жизненное кредо?

– Б. К.: «Была бы ты счастливая, а мы‑то будем счастливы».

– Г. Г.: Это по отношению к женщине или к стране?

– Б. К.: И к стране тоже. И к детям. Жизнь мы прожили по возможности честно, не воровали, не жульничали. В глаза всем смотрели честно, плечами никого не расталкивали.

---

© Опубликовано в журнале «Книжная индустрия», №4 (126), май, 2015